Программа «Пусть говорят» вместо того, чтобы искать новые темы, возвращается к старым сюжетам.
Один из таких сюжетов – это история приемного сына актрисы Евдокии Германовой.
Первый раз эта история обсуждалась в 2014 году.
Меня это тогда возмутило, и я даже написала по этому поводу пост
https://uborshizzza.livejournal.com/3202509.html
Что для меня было главное?
То, что СМИ с подачи Германовой ранее абсолютно неправильно рассказывали про усыновленного сына Германовой, оказалось абсолютным враньем.
Второй момент заключался для меня в том, что я столкнулась со странным мнением, что чужую жизнь обсуждать нельзя.
Милые мои, а что же мы еще все время делаем, особенно здесь, в ЖЖ?
Так, кратенько суть истории.
17 лет назад сорокалетняя бездетная и незамужняя актриса Евдокия Германова усыновила мальчика Колю, которому на тот момент было 1.5 года. Он прожил с ней 6 лет. Потом Германова заявила, что мальчик – психически больной, поместила его в больницу и отказалась от усыновления.
Германова – женщина со странностями. Ничего нет удивительного, что она не справилась с ребенком, но какое она из этого устроила шоу!
Это было где-нибудь в 2007-2008 году.
http://7days.ru/stars/privatelife/evdokiya-germanova-ya-vdrug-stala-teryat-kolyu/6.htm
Вот как красиво в журнале «7 дней» она рассказывала про свое желание стать матерью.
«Про детей я долгое время особенно не задумывалась. Во-первых, совсем не хотелось даже на время уходить из профессии, а во-вторых, пугал сам факт вступления в этот мир детства со всеми его проблемами. Очевидно, все могло бы встать на свои места, если бы я родила. Но… Не встретился тот мужчина, от которого мне предназначено было родить…
В результате к сорока годам осталась одна. Накатила на меня жуткая депрессия — просто на части разрывало ощущение, что все в моей жизни плохо, живу бессмысленно, будущего нет, никому я не нужна — ни в жизни, ни в профессии. В общем, всю мою внутреннюю территорию охватило полное отчаяние и безысходность… И вот в 2000 году я с компанией приятелей поехала в Турцию на Миллениум. 3 января решила съездить в знаменитый древнейший храм Святого Николая Чудотворца — просто на экскурсию, с туристами. Помню, вхожу внутрь, и в моей душе словно что-то переворачивается. Окутывает какое-то удивительное, исповедальное, состояние — я переполняюсь неведомыми ранее чувствами, мыслями, эмоциями.
И все они вдруг словно бы разрастаются и устремляются куда-то вверх, по вертикали — я прямо ощутила это. И стало так хорошо, так спокойно… Совершенно случайно в этот момент меня сфотографировал мой знакомый. Когда проявили пленку, мы просто глазам не поверили — на окне храма отчетливо виден световой крест (при том что погода в тот день была пасмурная и никакого солнца не было в помине), а у меня над головой будто бы нимб образовался… Совершеннейшее чудо.
По приезде домой во мне постепенно стала зарождаться мысль об усыновлении ребенка».
То есть, без божественного вмешательства тут не обошлось. Сам Николай Угодник Германову благословил.
Далее она стала посещать детский дом и присмотрела себе мальчика Колю. При этом Германова проявила некоторую практичность: «Вскоре узнала, что он уже вполне прилично говорит, сам умеет есть, сам ходит на горшок... ».
Имя сыграло не последнюю роль в его усыновлении.
«Имя Николай я восприняла как знак свыше, ведь я пришла знакомиться с Колей через полгода после моего посещения храма Святого Николая Чудотворца. Более того, оказалось, что мальчик родился именно 3 января, то есть в тот день, когда я оказалась в том храме. Но было и еще более необъяснимое совпадение: когда дома я стала Колю мыть, обнаружила у него родимое пятно очень сложной конфигурации. И просто обалдела: у меня тоже есть родимое пятно на том же месте, причем точно такой же величины и формы. Будто это действительно мой собственный ребенок. На следующий год я повезла Колю в тот же храм…».
При этом Германова описывает ребенка, как маленького дикаря: «Троллейбус вызвал настоящий шок. «Рогатый и выплевывает людей прямо из пасти», — объяснил он мне. Машин боялся чудовищно. Долгое время не решался сесть в салон моего автомобиля, и я буквально приручала его — клала на сиденья конфетки, фрукты и таким образом приманивала. Феноменальное впечатление на него произвел банан. А вообще с едой у Коли были особые отношения — он никак не мог наесться и все время припрятывал что-нибудь съестное про запас. Очень долго я отучала его от этой привычки…».
Что-то я не пойму, сколько ему лет было. Если полтора года, то он вряд ли мог говорить такие сложные фразы.
С другой стороны: «И старалась создать ему как можно больше возможностей для вдохновения, творчества. Объяснила, что подолгу смотреть телевизор плохо, иначе все самое интересное в жизни пройдет мимо. И по-актерски карикатурно показала, как выглядит телевизионный фанатик. Конечно, после этого Коля не прекратил совсем смотреть мультики, но это перестало быть самоцелью. И он увлекся чтением — очень много читал, просто с упоением.
К пяти годам научился и писать. Периодически я устраивала выставки рисунков Коли, всякий раз добавляя все новые его картинки. Как только не изощрялась, устраивая сыну праздники! Все там было: и друзья его, и мои знаменитые пироги, и радостное дуракаваляние. Больше всего запомнился первый Колин день рождения у меня дома. К его двухлетию я купила сто (!) воздушных шаров и за ночь все их надула — слава Богу, у меня есть пылесос, выполняющий такую функцию».
Значит, действительно, мальчику не было еще 2-х лет, когда Германова с ним познакомилась и взяла его к себе (вначале она пару месяцев к нему присматривалась, потом оформила патронаж, через год усыновила).
Получается, что он еще до 2-х лет умел хорошо говорить, самостоятельно ел, ходил на горшок. Вот вам и запущенные дети в детдоме!
До пяти лет мальчик уже «с упоением читал», а с пяти лет писал? Да он был просто вундеркинд!
Зачем она его усыновила? Вовсе не из эгоизма, а потому, что «хотела кому-то передать по наследству свой духовный опыт, дать силы, вдохновить на что-то».
Боже! Какая возвышенная натура!
В общем, все шло прекрасно. Мальчик ходил в детский сад, на пятидневку, иногда с ним сидела няня.
Но в 7 лет он пошел в школу и начались проблемы.
«выяснилось, что в те дни, когда я приходила с сыном, из гримерных пропадали самые разные вещи — компьютерные и музыкальные диски, плееры, наушники, телефоны, деньги… В драгоценностях Коля ничего не понимал, поэтому, вероятно, и не брал их. Но остального наворовал столько... И умудрялся все украденное как-то ловко вынести, а потом припрятать. Обнаружилось много лазеек, куда он все это заначивал. Деньги прятались в тайники, а технику он благополучно обменивал в школе на что-то ему нужное. Потом и дома стал красть — деньги, диктофоны, часы, и в школе… Разумеется, учителя обо всем этом знали, но так же, как и мои коллеги, из хорошего ко мне отношения долгое время все это от меня скрывали, старались сами погасить ситуацию.
И все же пришла пора, когда всем уже стало невмоготу, — люди начали мне звонить и рассказывать об очередном воровстве Николая. Я научилась находить его заначки. Потом мчалась все это возвращать, извиняться. Бывало, в течение дня мне по таким поводам звонили несколько раз...
Тысячи раз обсуждала с сыном эту тему, объясняла, что брать чужое — нехорошо, пыталась разобраться в ситуации. Спрашиваю: «Ну зачем ты берешь без спроса?» Отвечает: «А мне сами дарят». В то же время Коля мне говорит о том, как над ним издеваются в школе — в унитаз головой засовывают, с лестницы спускают. Иду разбираться, оказывается, все — неправда…
Потом, дома, конечно, вела с ним беседы, разумеется, для него неприятные. Случалось, и тапкой под зад давала. Но вскоре, как только в очередной раз делала попытку с Колей поговорить, разобрать ситуацию, он стал устраивать сцены самобичевания: бился в истерике о стену, о стулья, хватал первые попавшиеся под руку предметы и лупил ими себя. А поскольку у него от природы повышенный болевой порог, боли он, очевидно, не чувствовал. Приходя в школу в синяках, заявлял, что дома его избивают. Некоторые ему даже верили, сочувствовали. Но только до той поры, пока это не произошло прилюдно — на глазах у всех педагогов школы, на педсовете... Дальше это стало повторяться регулярно — во всех случаях, когда Коле делали замечания или за что-то ругали. Мне в ужасе звонили учителя и говорили: «Заберите его, он нас всех посадит...» Одновременно с этим у сына стала проявляться какая-то непреодолимая тяга к ножам и вообще к любым острым предметам.
Повсюду крал ножницы. Мог вдруг, рассердившись, ткнуть своего соученика, педагога. Люди оставались с порезами… И однажды ситуация дошла до криминальной. Коля чуть-чуть не попал человеку ножницами в глаз. Приходили из милиции, разбирались, потом как-то замяли дело…
Наконец стало ясно, что проблема не только в воспитании. Педагоги и представители органов опеки и попечительства поставили вопрос ребром: вам обязательно надо обратиться к врачам. И началась наша с Колей медицинская эпопея.
Обследовала я сына у лучших специалистов. Их заключение меня ошарашило: Коле необходима госпитализация в детскую психиатрическую больницу — случай очень тяжелый, без обследования в стационаре не обойтись. И я повезла сына туда. Это было 7 декабря 2006 года… В больнице Коле был поставлен диагноз: хроническое шизоаффективное расстройство с атипичной психопатоподобной манией и формирующимся дефектом, с преобладанием патологии влечений.
Проще говоря — шизофрения. С маниакальным влечением к воровству и к холодному оружию. Сомнений по поводу медицинского заключения у меня не было — я обращалась к ведущим специалистам в области педиатрии и детской психиатрии, настоящим светилам и безусловным авторитетам в этой сфере. Стоит ли говорить о том, что я тогда пережила?.. И тут я столкнулась с новой бедой. Выяснилось следующее: препараты, которые Коле необходимы, на него не действуют. Его организм на них просто не реагирует. Ему всаживали тройные дозы успокоительных, а он даже не замечал этого. Все равно оставался неуправляемым. Лечащий врач сына говорил мне: «Я, взрослый мужчина, от такой дозы спал бы три дня, а ему хоть бы что...»
Когда доктора стали изучать документы, которые мне дали при усыновлении, в выписке из роддома они обнаружили запись, сделанную сразу после появления Коли на свет: «Судороги с повышением температуры тела».
А я в свое время тоже читала это и, помню, поинтересовалась: «Что это за судороги такие?» На что мне сказали: «Ну, такое бывает у детей при рождении...» И я не придала этому значения. Уверена, меня не специально обманули, очевидно, они сами просто неверно истолковали причину этого явления. А профессиональные психиатры, проанализировав ситуацию, пришли к конкретному выводу. Когда дети, получившие в утробе наркотики, отсоединяются от пуповины матери и лишаются доступа наркотических средств, у них происходит ломка… Ломка, которую Коля пережил при рождении, дала непоправимые реакции. Но проявилось это только в семь лет — именно в этом возрасте происходит второй выброс гормонов…
Весь ужас в том, что мальчик не подлежит лечению: у него врожденная адаптация организма к любым препаратам, включая психотропные. А значит, болезнь скорректировать нельзя, разрушение идет на молекулярном уровне…
Разве можно выразить словами тот ужас, который я пережила, осознав, что включилась саморазрушающаяся машина — и психическая, и физиологическая. Она не щадит все то доброе, что Коля успел узнать в своей короткой жизни. И никакими средствами невозможно этот процесс остановить. Я тонула в слезах, но что толку от этого... Приезжала навещать Колю в больнице, мы с ним гуляли, разговаривали.
Время от времени мне разрешали забирать Колю домой. И я видела, что раз от разу он становится все более агрессивным. Однажды мне стало по-настоящему страшно… Кручусь на кухне, готовлю ужин — что-то режу, не помню уж что. Салат, кажется. Коля сидит за столом, рисует. В комнате зазвонил телефон. Выхожу, поговорила с кем-то по поводу работы, возвращаюсь. В дверях в ужасе застываю на месте. Передо мной стоит мой сын с большим кухонным ножом наперевес. Стойка угрожающая, агрессивная, рука, сжимающая нож, направлена мне в живот, лицо совершенно белого цвета, глаза сузившиеся, злые, смотрит в упор...
А он ведь стал уже почти с меня ростом. Инстинктивно, не успев ничего толком осознать, начинаю лепетать что-то — плету невесть что, лишь бы отвлечь внимание любой чушью. «Коленька, милый, давай вот морковку дорежем, а потом огурчик, а еще мяско добавим. Давай вместе, мой хороший. И хлебушек порежем. Ты не помнишь, случайно, куда я положила досочку для хлеба? Кажется, в комнате оставила. Может, поищешь, поможешь мне? Ты же всегда все умеешь найти. А ножичек отдай пока мне, я тут закончу свою готовку…» Вижу, взгляд смягчился, сам расслабился и… бросил, наконец, нож на пол. Будто бы очнулся, вернулся откуда-то. И тут же включился в мою игру — пошел искать разделочную доску. Потом смеялся — она-то оказалась на кухне!.. Дальше такие ситуации повторялись не раз. Я поняла, что начала бояться собственного сына…
Врачи, когда я забирала Колю, предупреждали: «Ночью запирайтесь в комнате, иначе может произойти непоправимое». И я действительно запирала на ночь дверь в своей комнате в страхе перед девятилетним ребенком!
Коля деградировал. Я перестала узнавать сына. Мой ласковый, добрый мальчик стал зол, неадекватен, неуправляем, превращался в какого-то хищного звереныша. Раньше он прекрасно читал, интересно выражал свои мысли, у него была блистательная память, и вдруг все это прямо на моих глазах стало сходить на нет. Когда-то мы с ним любили похулиганить: возились, щипали друг друга, щекотали, болтали о всякой всячине, но постепенно с ним вообще стало невозможно общаться — в любой момент он мог совершить самый непредсказуемый поступок. Не передать словами то горе, то ощущение безысходности, которое я испытывала: все усилия твои катятся к чертовой матери, потому что от тебя уже ничего не зависит.
Ни-че-го. Те самые молекулы методично и целенаправленно ломают, уничтожают, разлагают организм и психику ни в чем не повинного маленького человека. Коля и сам мучился. Все письма, которые он мне писал, всегда начинались одинаково: «Мамочка, прости меня!» А однажды… Приезжаю навестить. Гуляем по территории больницы, разговариваем. Я рассказываю про школу, говорю: «Коля, все ребята из твоего класса передают тебе привет, желают поскорее выздороветь. Они тебя любят, ждут и уже совсем на тебя не обижаются. И ты не будешь же их больше обижать?» И вдруг он обнимает меня и шепчет: «Мама, я все понимаю, но ничего сделать с собой не могу. Со мной что-то происходит, и я не знаю что…»
Врачи объяснили, что после того, как полезла генетика, Коля стал воспринимать все происходящее не на уровне интеллекта и естественных человеческих эмоций, а только на уровне животных инстинктов. На многое вообще перестал реагировать. Горе в том, что и в дальнейшем он обречен на такое существование. Более того, после проведенного консилиума медики признали Колю асоциальной личностью, то есть человеком социально опасным, не способным проживать в семье.
В медицинском заключении записали: «…Не только не способен воспитываться в семье, но и может угрожать окружающим его людям... Дальнейшее пребывание усыновленного в семье считается невозможным и опасным…» «И что же из этого следует, что делать-то?!» — в ужасе спрашивала я. Оказалось, что выход только один: ребенок должен находиться в специальной клинике, которая предполагает абсолютную изоляцию. Любые связи с внешним миром, включая контакты даже с самыми близкими людьми, только будоражат психику и могут спровоцировать неадекватные реакции. (С тяжелым вздохом.) Вот такой приговор… Мой сын разделил участь многих несчастных детей, искалеченных наркотической зависимостью уже в утробе матери...».
А вот еще, уже из "МК"
"Районный психиатр сказал, что ребенок совершенно здоров. Тогда Евдокия Алексеевна поехала с ним на консультацию в институт мозга. Там сделали снимок и пришли в ужас. Колю направили на обследование в детскую психиатрическую больницу. Там и поставили диагноз: шизофрения с патологическим влечением к воровству и холодному оружию".
Как трогательно! Вы не заплакали?
А все это – вранье. Не было у Коли ни шизофрении, ни психопатии.
Диагноз с него сняли, хотя и не сразу, и дело не в нем, а в системе, которая не позволяет сделать это сразу.
Он вырос в детском доме, выучился на повара. Ему 18 лет. Сейчас он уже женат, и они со своей девушкой и ждут ребенка – это, конечно, очень рано.
Зачем Германова все это придумала? Очень просто: так ей было проще отказаться от ребенка. При такой ситуации жертвой оказывалась она, и, кстати, не нужно было делиться с ним жилплощадью – ведь за счет появления у актрисы сына она, наконец-то, получила двухкомнатную квартиру.
А где он живет сегодня, я не поняла. Дали ему и его жене – из того же детдома – квартиру?
Парень 100% нормальный и адекватный. Его зовут Николай Ерохин.
Как бы вы отнеслись к человеку, который вас для достижения своих целей на год засунул в психушку, где вас бы кололи препаратами, который ославил бы вас на весь свет, объявил бы больным животным?
Думаю, вопрос риторический.
Но этому парню всерьез предлагают испытывать благодарность к Германовой за то, что она его когда-то усыновила. Как будто у него не было другого шанса!
Это она отняла у него шанс быть усыновленным нормальными людьми.
И пристали к нему, зачем он пришел на передачу. Да денег ему заплатили – вот и пришел. Деньги ему не лишние будут.
Тоже мне, моралисты.
В верхнее тематическое оглавление
Тематическое оглавление (За жизнь)
Journal information